Айзек Азимов - Дуновение смерти [Сборник]

Но зато говорить об этой эпохе, писать о ней, исследовать — наверняка самое время.

В России Азимову повезло. Нет, я имею в виду вовсе не то, что родился он на Смоленщине, а значит, по праву рождения является нашим соотечественником. И сам он этого не ощущал, и языка не знал, полностью выветрился русский из головы малыша, трехлетним попавшего на американскую землю… Я говорю о переведенных у нас книгах. Здесь он — едва ли не абсолютный чемпион. Немногие из американских фантастов представлены у нас столь полно. И пусть даже полнота эта весьма относительна — в конечном счете на русский язык переведено даже при самой оптимистической оценке не больше десяти процентов его творчества, — наши представления можно считать достаточно адекватными.

Однако сегодняшний разговор ни в коей мере не претендует на всеохватность, на общий анализ азимовского наследия. Мы поговорим лишь об одном из направлений. Ну а буде беседа заведет нас куда-то в сторону или чуть дальше — не моя в том вина.

Подобно Волге или Нилу, поток азимовских книг вливается в нас многими жанровыми рукавами. Здесь фантастика — романистика и новеллистика; детектив — фантастический, реалистический и научный; популяризация — от физики нейтрино до естественнонаучного комментария к Священному Писанию; наконец, автобиографическая проза — прекрасные книги «Покуда память зелена» и «Покуда ощущаю радость жизни» и множество интерлюдий в сборниках НФ, вроде двухтомника «Ранний Азимов, или Одиннадцать лет попыток».» Развивая метафору, замечу, что на этих литературных раздольях могут пастись неисчислимые стаи критиков — картина, знакомая всякому, кто хоть раз, хоть на экране видел птичий рай Астраханского заповедника. Однако сколь обширным и запутанным ни казался бы нам лабиринт этой дельты, как бы ни ограничивали мы себя одной задачей — проследить детективный поток, произведениями которого и составлен этот том, ни в коем случае нельзя забывать, что во всех ее рукавах течет одна и та же вода.

Вот давайте и попробуем, уподобясь Спику с Грантом, поискать истоки этого Нила и разобраться, «откуда он есть пошел».

Подавляющее большинство теоретиков жанра сходятся на том, что у детектива есть законный отец — Эдгар Аллан По и день, точнее — месяц рождения, апрель 1841 года, когда в филадельфийском журнале «Graham’s Lady’s and Gentleman’s Magazine» был опубликован его рассказ «Убийство на улице Морг». Утверждение это отнюдь не бесспорно — раскрытие преступлений занимало еще Плутарха и Светония, а в английской литературе корни детектива можно обнаружить и в «уголовных» романах и очерках Даниэля Дефо. Тем не менее — давайте примем эту распространённую точку зрения, посчитав все предшествовавшее предтечами жанра.

Однако здесь приходится вспомнить, что Эдгар По отдал дань и фантастике — взять хотя бы «Необыкновенное приключение некоего Ганса Пфааля», опубликованное в 1835 году.

Обращение одного писателя к двум этим литературным направлениям — не случайное совпадение, не произвольный выбор; за ним стоит склад ума. Причем весь творческий опыт По опровергает в данном случае излишне самокритичное замечание прекрасного — на мой вкус — американского писателя-детективщика Реймонда Чандлера; «Тип ума, способный измыслить идеальную загадку, совсем не тот, что творит художественное произведение». Большую проницательность — причем веком раньше! — проявили в этом отношении братья Гонкур, сами детективами отнюдь не грешившие (впрочем, и фантастикой тоже). В их «Дневнике» 16 июля 1856 года появилась запись: «По — это новое в литературе, это литература XX столетия: чудеса, обоснованные научно; художественное созидание при помощи А+В; литература в равной мере маниакальная и математически точная; воображение, исходящее из анализа. Задиг в роли судебного следователя; Сирано де Бержерак, прошедший выучку у Араго. И вещам отводится роль куда более значительная, чем живым существам. И Любовь, та, которую уже у Бальзака понемногу стали вытеснять деньги, — Любовь отступает перед новыми источниками интереса. Словом, это роман будущего, призванный скорее стать историей того, чем занят человеческий мозг, нежели историей человеческого сердца». Правда, сердце из НФ и детектива все же изгнано не совсем — может быть, лишь в несколько большей степени, чем потеснено оно деньгами у Бальзака. Просто оба жанра являют собой, как точно подметил Абрам Вулис, модификацию психологической прозы, занимающуюся предметным, вещным, последовательно-дидактическим, рассредоточенным по времени, расписанным показом душевных процессов. Собственно, это не последовательный показ, а своего рода пунктир, выявляющий узловые, пиковые моменты рациональных и эмоциональных состояний. Это не изображение психологии, а ее анализ. И следовательно, на передний план выдвигается не изобразительная сила, а аналитическая наблюдательская логика. Вещность, предметность психологического анализа в НФ и детективе сродни (а во многом и под влиянием) позитивистским направлениям в психологии, рассматривающим внутреннюю суть индивида, все тонкие движения человеческой души через их раскрытие в действии, проявления во внешних формах. В этой связи мне уже случалось писать о влиянии на творчество Альфреда Ван-Вогта или Эрика Фрэнка Рассела бихевиоризма, например… Но в целом надо сказать, что у фантастики и детектива имеется собственный способ художественного изображения, тесно связанный с уровнем развития науки; просто это иная художественность, и подходить к ней надо с иными мерками, как требуем мы от иммажинизма, например, точного следования реальности в духе «малых голландцев». За пределами этого рассуждения справедливость высказывания Гонкуров оспорить попросту невозможно. Можно лишь дивиться их проницательности. Впрочем, прозорливость эта является не только следствием их мудрости и литературного таланта. В XIX веке понять все это было, пожалуй, даже проще, чем в наше время.

Ведь именно тогда начался Великий Парад Инженеров, этих наследников эпохи Просвещения. Они стекались со всех сторон, пока не слились в могучую колонну, во главе которой встал жюльверновский Сайрес Смит, — люди, прекрасно знавшие, как устроен мир и что надо сделать, чтобы он стал еще лучше, благоустроеннее и прекраснее. И в самом деле, как все казалось тогда просто! Возьми паровой котел, накидай туда железа да алюминия, приправь по вкусу пригоршней электронов, перемешай как следует это варево — и окропи им все уголки планеты, от Гаттерасовой Арктики до Кауджеровой Огненной Земли И сразу же наступит «мир на земле и в человецех благоволение». Наивно? Разумеется. И раздавались несогласные голоса. И из-под жюльвернова пера не только Сайрес Смит вышел, но и Робур с его бессмертным: «Прогресс науки не должен обгонять совершенствования нравов». И на памяти у наиболее дальновидных была история плотника Джеймса Харгривса, его механической прялки «дженни» — не забыли они, чем обернулась невинная попытка облегчить труд любимой жены отчаявшимся «братьям» юродивого Неда Луда. Но в целом эту веру разделяли почти все. Веру во всемогущество Знаний и Умений.